Жорж Клотц - Доллары за убийство Долли [Сборник]
Ничего не ответив, Райнер вновь протянул ему бутылку.
Крэнсон, глотнув, вернул самогон.
Некоторое время они ели в молчании.
— А в Америке почему?
Крэнсон поднял кусок, упавший на пол, засунул в рот и стал жевать, не поднимая головы.
— Однажды вечером у меня с двумя типами вышла размолвка…
Пальцами он изобразил их шатающуюся походку.
— Двое, — сказал он, — их было двое.
Его кулаки сжались, и он нанес в пустоту удар левой удивительной силы и стремительности. Райнер протянул ему зажженную сигарету, которую Крэнсон машинально сунул в рот. Казалось, светящийся красный кончик, еще более яркий в полусумраке хижины, гипнотизировал его.
— Ты их убил?
Крэнсон с жалкой, неуверенной улыбкой пожал плечами, и перед его глазами поплыли смутные изображения прошлого: его бегство в доки, затем несколько ночей в трюме корабля, Нью-Йорк, работа грузчиком, наркотики, щуплые молокососы, укравшие у него кокаин. Все остальное виделось, как в тумане, — казалось, с ним не происходило ничего вплоть до того момента, когда эта голая шлюха со своим черноволосым парнем стала над ним насмехаться в том никелированном дворце. Каким жалким и неуклюжим он чувствовал себя перед ними — и этого оскорбления снести не смог. Это было как пощечина.
Райнер и Крэнсон лежали рядом: до наступления темноты им нельзя было выходить, потому что погоня уже наверняка шла по их следу. Сквозь дыры в потолке они видели узкие полоски бледного неба. На деревьях стрекотали цикады; теплый южный ветер колебал стебли камышей, которые терлись друг о друга, выводя свою невнятную потрескивающую мелодию.
Вдали хрустнула ветка. Райнер, приникнув к одной из щелей, не отрывал глаз от пропыленной тропинки, по которой могла прийти опасность.
Воздух звенел от жары. Он закурил еще одну сигарету, щелкнув спичкой о ноготь большого пальца.
Внезапно Свен Крэнсон приподнялся на локте. Райнер, не торопясь, оторвал взгляд от пустынной дороги и посмотрел на соседа. На широком лице шведа читался невысказанный вопрос.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
— Почему? — выдохнул наконец Свен.
Все в нем напряглось от ожидания, и Райнер увидел, как в жирных складках кожи бьется шейная артерия.
Он понял, что хитрить здесь незачем; Крэнсон задал вопрос, который обжигал ему губы с самой первой секунды: почему надзиратель Джим Бэнсфилд поставил на карту собственную шкуру, чтобы спасти осужденного на смерть Свена Крэнсона. И пока ответ не будет дан, между ними не будет доверия.
Одним щелчком Райнер сбросил паутину, протянутую пауком от пола к табуретке, сделанной из плохо оструганного полена.
Он знал, что рано или поздно этот вопрос будет задан, рано или поздно отвечать придется. Резко повернувшись, он взглянул прямо в лицо толстяку.
— Я спас твою шкуру, — сказал он.
Крэнсон кивнул с такой силой, что затряслись жирные складки на груди.
— Теперь ты должен спасти мою.
Смысл этих слов медленно доходил до Крэнсона. Плечи его обмякли, как будто на них легла невыносимая тяжесть.
— Как?
— Я тебе объясню, это сложно, но ты сумеешь, если будешь делать, что я тебе скажу. Если наше дело выгорит, получим очень много долларов.
Свен, нахмурив брови, силился понять.
— Мы уедем?
— Да.
— Вместе?
Райнер вытянул затекшую ногу и улегся, положив голову на моток веревки.
— Вместе, — сказал он.
Крэнсон очень медленно лег рядом.
Не самое лучшее из объяснений, но пока и этого хватит.
Над их головами голубые полосы становились все бледнее. Через несколько часов станет совсем темно.
— Отдыхай как следует, — сказал Райнер, — ночь мы проведем в камышах, и спать нам не придется.
— О’кей, — отозвался Крэнсон.
Несмотря на жару, швед накрылся рваным армейским одеялом, которое они обнаружили в хижине.
Райнер положил руки за голову, продолжая следить за пустынной дорогой, медленно поднимающейся к холмам.
* * *Погас последний луч света. На часах было полдевятого.
Райнер бесшумно встал и потянулся. Рядом зашевелилась темная масса Крэнсойа. В темноте его лица не было видно, но Райнер чувствовал, что глаза шведа устремлены на него и что он старается уловить малейший его жест.
Райнер наклонился к нему.
— Я выйду, — сказал он, — надо посмотреть, где полиция и что она нащупала.
Крэнсон сбросил одеяло:
— Я с тобой.
Райнер мягко положил руку на мощное плечо:
— Это твоя фотография висит повсюду, а не моя.
Он услышал прерывистое дыхание и почти физически ощутил, как в Крэнсоне нарастает страх, внезапный страх остаться одному, без поддержки того, кто вытащил его из лап смерти.
В темноте щелкнул курок, поставленный на предохранитель. Крэнсон почувствовал в руке тяжелую рифленую тяжесть рукоятки пистолета.
— Держи-ка, — сказал Райнер. — Встретимся через два часа у затонувшей лодки.
Там они провели предыдущую ночь.
Райнер перешагнул через шведа и, встав на колени, выскользнул наружу. Он удивился, насколько мокрой оказалась трава. Темнота согнала дневную жару, и по равнине уже расстилались плотные волны тумана.
Согнувшись, он углубился в заросли гигантских папоротников, перешагнул через упавшее дерево, отстранил колючие заросли ежевики и вытянул вперед руку в темноте, еще более плотной и непроницаемой в густой листве секвойи.
Его рука легла на холодный бок «феррари», спрятанного среди низко растущих ветвей.
Щелчок.
Открылся багажник, крошечный, как и у всех спортивных машин этой марки. Но Райнер обнаружил там то, что искал, — дорожную сумку.
Ощупью он разделся и затолкал под ветки одежду, испачканную болотной жижей и липкой грязью хижины. Быстро натянул светлые брюки, о складку которых можно было обрезаться, шелковую рубашку с кружевами, столь любимую гомиками. Нацепив защитные очки и обувшись в замшевые мокасины, он довершил свое преображение кожаными перчатками без пальцев, в каких щеголяют фальшивые победители автопробегов.
Сев за руль, он достал из отделения для перчаток электробритву. Л ридцать секунд мягкого жужжания, и он стал похож на преуспевающего бизнесмена, помешанного на машинах, а отнюдь не на беглого гангстера, разыскиваемого полицией трех штатов.
С удовлетворением осмотрев себя в зеркальце для водителя, он закурил сигарету и включил радио на небольшую громкость. Опустив капот, осторожно провел машину по ухабистой дорожке, лавируя между поваленными деревьями, и выехал на шоссе, спиралью идущее вниз.
На скорости в шестьдесят километров проехал около получаса, не встретив ни одной машины. Когда вдалеке засверкали огни города, музыка прекратилась и стали передавать сводку новостей.
Он повернул рукоятку, увеличивая звук, и откинулся в кресле, полностью расслабившись.
Сначала шло быстрое перечисление курса акций на Уолл-стрите, затем краткое изложение международных откликов на финансовые меры правительства, затрагивающие курс доллара. Два слова об ООН, сообщения о том, что еще 5 тысяч джи-ай [8] возвращаются из Южного Вьетнама, о рейтинге популярности президента Никсона согласно последнему опросу общественного мнения.
Затем настал черед местных новостей. Свадьба дочери сенатора. Забастовка почтовых служащих. Полиция продолжает поиски двух беглецов из тюрьмы Доуфенмор.
А теперь послушайте песни Нила Стойта из «Голубой планеты».
Выключив радио, Райнер свернул на авеню Кеннеди, оставив справа аэродром. Он в городе.
Город в этот час был цвета абрикосов в сахаре, когда банка только что открыта. Но хотя все стекла магазинов и домов отсвечивали этим приятным цветом, город производил чрезвычайно грустное впечатление.
Наводили тоску эти длинные безбрежные улицы, уходящие вдаль по прямой без малейшего изгиба и поворота — ровные, равнодушные и безжалостные. За стоянкой машин был разбит сквер: в жаркую погоду с 10 до 18 часов здесь включали фонтаны. Рабочие и служащие большого завода, расположенного поблизости, приходили сюда поиграть в бейсбол, чтобы затем снова вытачивать кожухи для авиационных бомб.
После работы забегали на пару часов в пабы, а затем каждый возвращался в свой стандартный домик, окруженный цветным забором — все пространство до начала болот было уставлено бесконечными рядами этих одинаковых строений.
Сейчас улицы были пусты, и люди на них появятся только утром. Прислонившись к бензоколонке, владелец гаража — единственное живое существо — задумчиво смотрит на рекламные щиты и ряды урн. Чем объяснить это уныние, эту скуку, осязаемые столь же материально, как и эти новые стены, еще теплые от сошедшей жары? Кажется, ни в чем не было недостатка в этом городе: стояли на своих местах и мэрия, и школа, и магазины, и больница. Но казалось, их составил вместе, соблюдая все положенные интервалы, ребенок, строящий свой игрушечный город из деталей конструктора. Все в нем было вычислено и рассчитано, но город оставался мертвым — не живым организмом, а высохшим скелетом.
